После массового закрытия частных школ более 90% их учеников перешли в государственные. Сейчас у них происходит период адаптации, дети и родители вовсю сталкиваются с особенностями государственной системы образования. Что это за особенности и подходят ли они для современных детей? Рассуждает психиатр Сергей Попов.
Сергей Попов
Врач-психиатр, психоаналитик, член Международной психоаналитической ассоциации, бывший заместитель председателя этического комитета Белорусской психиатрической ассоциации.
Во многом так было в советское время, сейчас это происходит в авторитарных режимах, как в Беларуси, когда образование и медицина используются извращенным способом. Это означает, что помощь людям в том, чтобы они были здоровыми, счастливыми и реализовывали свой человеческий потенциал, перестает быть главной целью. Я бы назвал это своего рода сut off системой, когда то, что мешает, не вписывается или угрожает, нужно отрезать и выбросить. Это то, что и произошло с частными школами в стране.
Само по себе их наличие говорит о том, что познавать мир и учиться можно по-разному. Если это происходит, значит кто-то может по-разному смотреть на вещи и явления и выносить отличающиеся суждения. Когда есть различия, это дает жизнь новому, переменам. Также, как и различия мужского и женского дают жизнь ребенку. Это новое, что приходит на смену предыдущего. Вот и получается, что дети с разными взглядами это уже опасность. Поэтому системная задача нынешней власти такова, что все дети должны быть одинаковыми, маленькими копиями лояльного «а можа так і трэба» белоруса. Никто не должен отличаться. Тогда ничего нового не появится. Как будто тогда будет порядок. Но это стерилизация общества, стерильность.
Запрет на альтернативное образование имеет серьезное побочное действие. Примерно похожее происходит и в медицине. Когда в стране есть частная, это приводит к тому, что и государственная невольно, через конкуренцию, развивается более динамично. Особенно это касается даже не технического оснащения, а повышения «качества врача» как человека-специалиста, его профессионализма, человеческих качеств.
Так же и в образовании. Качественный учитель — это не только высокообразованный и культурно развитый человек, но и психологически и эмоционально зрелый, с устойчивыми внутренними моральными границами. Он сможет быть эмоционально вовлеченным, чтобы соблазнить ребенка мыслить и использовать свое любопытство. Сможет творчески найти форму передачи знаний, а также оставаться эмоционально упругим и стойким для поддержания структуры и порядка. И здесь очень тонкая грань. Потому что учитель низкого качества может даже не заметить, как его эмоциональная вовлеченность превращается в отыгрывание на детях своих неудовлетворенностей и проблем, как его внутреннее требование научить превращается во вдалбливание учебного материала, что абсолютно неэффективно. И не заметить, как необходимость порядка превращается в насилие.
Современный мир (и это время диктует так, а не какие-то конкретные лидеры) развивается по пути индивидуализации процессов обучения, так же как и лечения. Это означает, что тот, кто учит (воспитатель в детском саду и учитель в школе) пытается понять, в чем нуждается конкретный ребенок в конкретном коллективе, чтобы найти способы помочь ему гармонично развиваться — физически, психически, интеллектуально и социально. Это сложная задача. Она требует времени, внутренней свободы, доверия специалистам со стороны контролирующих и управляющих органов и слаженной работы команды.
Сегодня мы уже очень много знаем про то, как развивается ребенок, его тело, психика и когнитивные способности. Спок (Бенджамин Спок — американский педиатр, автор книги «Ребенок и уход за ним», изданной в 1946 году и ставшей одним из главных бестселлеров в истории США. — Прим. ред.) давно устарел. Для помощи в успешном развитии мы исходим из пониманий нужд и потребностей ребенка, а не из кем-то и когда-то установленных норм. Официальная белорусская школа идет против этого. В ней только одна нужда имеет значение — нужда властей и идеологии в том, что никто не должен отличаться. Это путь развития нетолерантного общества.
Что это значит для детей?
Для гармоничного развития ребенок нуждается в определенном опыте и условиях, которые ему может предоставить окружающая среда и окружение. Поэтому английское выражение «чтобы вырастить ребенка, нужна целая деревня» очень верно. Ребенку и родителям нужно сообщество. Школа становится частью этой «деревни».
Примерно с шестилетнего возраста дети делают рывок в отделении от родителей и погружаются в мир отношений со сверстниками. Ребенок приходит в школу и более осознанно встречает там детей. Видит, чем отличаются отношения в других семьях. Начинается процесс переосмысления своей, родителей, деидеализации их и себя. Можно сказать, что ребенок нуждается в том, чтобы видеть разнообразие. Может ли школа и государство способствовать такому разнообразию, когда мы видим тенденцию обратную, чтобы все были одинаковыми?
Так как дети учатся наблюдая друг за другом, они объединяются в группы, формируя свой круг друзей. Такие группы необходимы для развития чувства автономности, отдельности и самоуважения. В стране, где собираться в группы просто опасно, нет сомнения, что дети сейчас крайне разобщены. Или они уходят в Сеть, где тотальный контроль невозможен. Сможет ли школа и государство создать условия, чтобы дети смогли спокойно объединяться в группы в соответствии с теми интересами и взглядами, которые важны им, а не идеологии? При этом чем более жесткий или формально присутствующий взрослый стоит над детьми, тем больше будет потребность в более закрытой группе и более деструктивной.
Помимо важности быть частью группы, дети нуждаются и создают для себя некоторое «укромное» место, которое часто является тайным, где в отдалении от реального взрослого мира дети могут успокоиться, быть в контакте с собой. Время шалашей на дереве или в лесу, наверное, прошло. Сейчас для детей это онлайн-группы. Но есть множество возможностей для общения офлайн. И такое место может быть разным: это и скейт-парк, и укромное место во дворе, и мастерская в школе. Сможет ли школа и государство обеспечить возможность иметь детям такие места без тотального контроля учителей, милиции или инспекции по делам несовершеннолетних? Будет ли у детей достаточно времени, чтобы тусоваться, или нужно будет только сидеть в уроках?
Для ребенка очень важно иметь авторитетную фигуру (это другой взрослый) как суперэго, потому что их собственные механизмы саморегуляции еще недостаточно развиты. Важно, чтобы этот авторитетный другой был последовательным, понятным и уважающим ценности конкретной семьи конкретного ребенка. И их, кстати, они выбирают сами. Сможет ли школа и государство позволить себе справедливых и милосердных авторитетных учителей, чтобы создавать безопасные границы вместо запретов и контроля?
Дети 6−12 лет могут легко стать на путь нарушения закона и демонстрировать так называемое девиантное поведение. Сможет ли школа и государство сделать акцент не на наказании такого ребенка, потому что это вызовет только еще больше вины и стыда, а на понимании и решении внутреннего конфликта и проблемы, которые вынуждают ребенка к такому социально опасному поведению?
Дети нуждаются в том, чтобы играть друг с другом. Это физические игры — кто кого. Это единственный способ научиться эмпатии и тому, как жить в социальной структуре и иерархии, не причиняя ущерба другому. Можно ли в школе играть? Может ли школа быть детоустойчивой, когда активные игры детей остаются безопасными для них и для окружающих?
Я думаю, что дети, которые вынуждено переходят из частных школ, смогут адаптироваться. Свободный человек и в тюрьме сохранит свое Я и человечность. Но вопрос более глобальный. Может ли «современная» белорусская школа предоставить что-то индивидуализированное и соответствующее духу времени для помощи детям в их развитии? Нет, у белорусской школы не детское лицо, не ребенок там главный.
